— Ужас! Кошмар! — внезапно раздался тоскливый голос лохматого японца, прорывающийся сквозь всеобщий гвалт. — Кто придумал страдания этим несчастным? И почему многие выглядят такими… — он запнулся. — Дикими и безжизненными одновременно? А эти сшитые… И с железякой в… — голос японца замер, но потом преодолел нелепое для Ада смущение. — В заднице… Ведь он без ног и с одной рукой… Такого просто не может быть… Не должно случаться с людьми! — Такеши не спрашивал никого конкретно, говоря с самим собой, а Дима не желал комментировать, ввиду «легкого» охренения, усиливающегося с каждым болезненным шагом по «предбаннику» Геенны Огненной, зато масаи решил внести лепту в унылый монолог брата по духу.
— Лкетинг знает о диких людях! — заговорил негр, дыша в затылок прихрамывающему юноше. — Шаманы говорят у них нет души! Есть тело и оно желает еды, а душа улетела! В каждом человеке есть зверь, но он спит! Спит, пока есть душа! Она исчезает и человек превращается в зверя! Масаи убивают таких! Но эти люди хуже зверей! Они демоны! В Африке много демонов! Очень много! Они живут в джунглях! Охотятся на всех! Даже на таких демонов! Наш шаман говорит, что нет демона хуже человека без души! Без ума! Только тело! — покрытый шрамами туземец произнес желаемое и замолчал, продолжив звякать цепью, связывающей молчащих, измученных рабов, лишь изредка прорывающихся скулежом и всхлипываниями от текущего со всех сторон ужаса.
Слова умудренного жизнью и шаманом Лкетинга не являлись для Димы поразительным открытием. Он подобные высказывания тысячу раз за жизнь «обсосал», а масаи лишь подтвердил естественное.
«Нет зверя хуже человека, ибо даже зверь не творит бесчинства, совершаемые не имеющими разума людьми… Самое главное, что мои мысли являются верными, значит остальное тоже… Единственное, что удивляет, так это почему я, Лкетинг и Такеши, так просто относимся ко всему… Пугаемся конечно, но не до икоты… Как такое может быть? Или просто привыкли? Другие тоже головами покручивают, однако с чертями спорим только мы… Что это? Психическое отклонение или внутренняя уверенность в превосходстве над ними? Непонятно… Даже слишком…», — следующие клетки не содержали ничего нового, продолжая пугать изможденными лицами, озверевшими телами, изуродованными калеками, ну и само собой испускать великую и неповторимую вонь.
Спустя еще полминуты темный коридор с изначально непроглядными клетками подошел к концу, ни капельки не изменив содержимое, то есть, продолжая издавать гулкие удары о толстые, покрытые густыми слюнями прутья решетки, сдерживающие отвратительных в своем безумии существ, и приблизил более свежие, по еще незамутненные усталостью и временем крики боли. Что же находилось там дальше, какие сюрпризы, ведь изменение тональности клавиш пианино порождает новую, играющую совершенно по-другому музыку и неизвестно какие струны души будут зацеплены в следующую секунду. Это понимал всяк и каждый, что породило незримую волну напряжения, прошедшую по всей массе обнаженных грешников на мгновение запнувшихся, ибо свежая мелодия играла нечто несопоставимое с прошлой, и если бы Дмитрию предложили назвать танец, заказанный сейчас, то он бы сказал: «Танго!», — ибо вальс остался позади. Но, если впереди танго, не означает ли, что впереди происходит нечто более горячее и бодрое, нежели аккуратный вальс, спросил бы юношу невидимый журналист, а тот бы кивнул и произнес наполненное горечью: «Да!», — потому, как впереди кричали еще не потерявшие надежду рты.
«Не всегда хорошо быть первым… Не всегда… Иногда лучше плестись за кем-то, не замечая поворотов и пусть ноги несут, куда придется… Да и не первый я… Первые — это научившиеся говорить и махать мечами свиньи и собака с копытами, ведущие издевательскую игру на психическое выживание с людьми, не всегда готовыми принять правду…», — коридор раздваивался, ничуть не прибавив света, но плеснув под ноги немного загадки, а собакоголовый Джумоук блеснул золотыми одеждами в свете искр электрического кнута Варгха и свернул направо, заранее зная ответ.
Было страшно, очень страшно идти по зданию, принадлежащему разумному барану, нагнавшему в него безумных по людским меркам дизайнеров и наблюдать, как мимо проносятся чужие, изо дня в день уродующиеся жизни, со вздохом облегчения понимая, что тебе повезло обладать ожогом «Спящего».
Беспрестанно взревывающий Варгх и кровожадные, жутко-скрежещущие по полу клинками сатиры, демон с собачьей головой и налитым смертью жезлом, звероподобные черти и их неустанно косящиеся на людской скот оранжевые глаза… Все это генерировало леденящий разум ужас, выплескивающийся на каждого человеческого раба и не хотящий стекать вниз, дабы освободить трясущихся, и так закованных пленников от новых оков страха, наложенных чужими мыслями, эмоциями и болью… Это была настоящая жизнь, а точнее настоящая… Обратная сторона жизни. Суровая, правдивая, такая, как она есть, без всякого обмана и привычных земных масок.
Рогатые и не очень черти, не сказали ни одного лживого слова, выполняя свою работу искренне и на твердую «пять», делая из человеческой скотины покорных во всем животных, каждым, даже самим мелким действием, приводящим к одному и тому же, неизменному результату — грешники подчинялись. Подчинялись и опускали руки, забывая про желание взбунтоваться или собственное мнение, становясь настоящими, такими, как есть. Покорными и тихими представителями человеческого вида, могущими встать с колен, лишь подражая кому-то, чья идея не отличается от их, однако именно сей индивидуум поднимется и скажет: «А вот я думаю…», — и безмолвное стадо одобряюще взревет, но ненадолго, а до потери этого вожака.