— Вот так-то! — злорадно улыбнулся он, забыв про дрожащее тело и обратив внимание, что Такеши с Лкетингом подскочили со скоростью гепардов, где воин-масаи проделал сей кульбит с такой плавность, словно тренировался для съемок в фильме, бюджет которого не потянул профессиональные HD-камеры.
— Можете не убегать земные отродья! — что было сил рявкнул свиноподобный демон и гнусаво, коротко заржал. — Ха-ха-ха! Даже не заметите, как получите по порции бессмертия, которое бесчисленные разы проклянете! Без него быстрее бы освободились, убогие! — последняя фраза насытила людской загон еще большим холодом, ибо мысли каждого грешника нарисовали себя любимого бесконечно разрезаемым на части, жарящимся в огне и варящимся в кипятке, не имея возможности умереть. — Поспите еще разочек животные, а когда проснетесь… Вот оно! Бессмертие! Вечная жизнь там, где человеческий скот полностью отрабатывает отдых на Земле! Ха-ха-ха! — смех прямоходящей свиньи наполнил вонючее помещение безысходностью и тоской по далекому дому, где можно прожить жизнь в бесконечном безделье, не сделав ничего хорошего.
Сатир с толстожопыми коллегами быстро уцокал за массивную воротину в полный человеческого воя коридор, а за ними трусливо юркнули лакейски-пригибающиеся лысые уродцы, прикатившие топорно-выполненную, как и всё в Аду, тележку. Мычание человеческого скота возобновилось со свежей силой и к светящемуся потолку взмыли новые искренние молитвы, излучающие столько раболепия, что будь Дмитрий Богом, то забрал бы этих своих «детей», лишь бы они заткнулись и не позорили созданную не для жалких соплей расу.
Парню, которого Ад превращал в самого себя настоящего, было противно слушать вой существ, идущих с ним в одной упряжке и зовущихся людьми, а ведь даже женщины по соседству так себя не вели, вторая цепь же с третьей и вовсе были несгибаемыми, молча перенося тяготы и лишения кошмарного пути. Только четвертая, лишь она заполняла людской загон плачем и стонами, вгоняющими гордое слово «человек» в наверняка где-то существующую яму с вселенскими отбросами, недостойными поднимать глаза на разумных и сильных существ иных миров.
Сам Дима хоть и дрожал от ощущений витающего вокруг ужаса, однако искренне понимал, что адаптация медленно, но идет, а он сам становится намного сильнее и жестче. Худощавый, измотанный парень видел, как преображается низкорослый, до этого нервно-моргающий азиат, насколько крепче становится и так крепкий воин-масаи, ну и, конечно же Лиза… Молодая, родившая в Аду мать, несущая непосильное испытание в виде новорожденного и не сгибающаяся перед ужасами, преподносимыми каждым шагом по Геенне Огненной — проклятью человеческой расы. Поэтому он и осознавал, что никогда не хотел бы уподобиться им… Позорящим человеческую расу особям, при жизни ругающихся друг с другом в автобусах и магазинах, молящихся непонятно кому в церквях, искренне верящих телевизору и боящихся физических упражнений из-за желания просто выпить таблеточку, чтобы выздороветь и стать сильней.
«Никогда! Никогда я не стану таким! Это… Отвратительно… Сопли, слюни… Вот в кого Земля превращает людей, не слушающих разум и сердце, а лишь болтовню по зомбоящику и радио… Не зря в моем сне туда отправляли отряд бестелесных пришельцев… Не зря… Если вся планета станет такой, то ее проще взорвать, поэтому исправление следует начинать, как можно раньше… Иначе люди превратятся в реальную скотину… Это хорошо, что существуют второе и третье тавро… Совершенно другое самосознание, очевидные гордость и терпение… Словно выходцы с другой планеты, а ведь нет… Тоже люди, только с иным воспитанием и характером… Отличные гены…», — поток разнообразных мыслей посетил разум юноши, не удивляющегося собственному, все более изменяющемуся сознанию, впервые за десять лет отрезвевшему и возвращающемуся в давно уготовленное русло.
Дима вернулся в на секунду упорхнувшую реальность, дабы оглядеться и понять, что в огромной камере остались беспокойно-шевелящие человеческими пальцами птицеголовые, бесстрастные черти и уродливая тележка непонятно с чем внутри. Бочку с водой он считать не стал, хотя и подумал, чего ее здесь держат, ведь могли и увезти, тем более она создавала некую бьющую по глазам асимметрию, не гармонируя с птицеподобными чудовищами, как бы это глупо не звучало.
«Да уж… Чего только в голову не лезет… Нашел не гармоничность… А остальное получается гармоничность… Бочка и четыре монстра с птичьими головами, еще та асимметрия… Но с другой стороны они бы могли встать прямо по центру, спина к спине и каждый взял бы себе по одной стене… идиотски звучит… с узниками… Хорошо же тогда получится… Зачем им в этом случае бочка? Ни туда, ни сюда… Если только стать спиной к спине вокруг нее…», — Дима потряс головой, выметая оттуда несоответствующие ситуации мысли, но тут же прилетели новые, вопрошающие, как в такое время умудряется спать младенец, поэтому пришлось тряхнуть черепной коробкой еще раз.
Худощавый парень отчетливо понимал, что большая часть лезущей в голову ерунды чисто нервное, а еще присутствовало гордое осознание собственной непревзойденной психической устойчивости к происходящему, ибо любопытство разгоралось сильней и сильней, словно напитываясь действом адской пьесы, ежеминутно сменяющей декорации.
Охраняющие птицеголовых хирургов рогатые воины слаженно распределились по четырем сторонам помещения, отделив узников от «чумных» докторов живой и очень опасной стеной, те же, не переставая шевелить длинными пальцами, двинулись в сторону уродливой тележки с высокими стенками. Подойдя к ней, люди-птицы из иной Вселенной по очереди засунули внутрь руки и вытащили странные круглые предметы, выполненные из матового материала, ничем не показывающего истинную суть. Далее они замерли, а зрачки на дышащих иным миром глазах расширились, потеряв выражение, после чего абсолютно все черти покинули зассаное помещение, залитое неярким потолочным светом.