Парень же взяв в руку сходящий с ума причиндал, аккуратно направил его вниз, насколько можно дальше от ног трясущегося и слюнявого деда и двух, будто больных сильным нервным тиком тетками. Струя пошла и какое это было облегчение… «О да… Блаженство! Отлично!», — гул усиливался, перепуганные люди галдели все громче, а Дмитрий, закатив глаза, освобождал маленькую частичку себя от выпитой и отлично усвоившейся воды.
— Ч-ч-ч-ч-т-т-т-о в-в-в-вы с-с-с-е-б-б-б-бе п-п… — обернулся к нему, оказывается заикающийся старик с огромной лысиной, все-таки почуявший горячие брызги на костлявой, морщинистой ноге, ну а почему не повернулись особи женского пола, было и так ясно- им не до этого, ведь страх убивал их разум.
— Позволяете? — с тяжелым вздохом облегчения закончил парень, помогая договорить полному хороших манер деду. — Я боюсь! Я очень сильно боюсь и поэтому не могу сдерживать свое бренное тело! — и этими словами Дима не врал, продолжая испускать горячую парующую мочу.
Он действительно боялся, а дед, дергая губами, дико посмотрел на него и отвернулся, немножко, насколько позволяла давка, сместившись вперед, ибо говорить было не о чем. Правила земного мира в Геенне Огненной не действовали, и почти каждый заранее считал себя обреченным, а значит, и так плохое настроение не могла испортить ни одна струя мочи. Даже не струя, а несколько горячих капель, в испуге оттолкнувшихся от неровного каменного пола, боясь замерзнуть.
Наконец Дмитрий закончил, с ответственностью понимая, что сейчас лужа подходит к его ногам, но свое говно не пахнет, да и будет неплохо согреть ноги на столь холодном полу.
«Неблагодарный…», — серьезно и одновременно саркастически подумал он про заикавшегося деда. «Я подарил ему немного своего, чисто человеческого тепла, а он… Ох уж эти российские пенсионеры, хотя не сильно он на русского похож. Больше немец…», — еле теплая жидкость обняла ему ступни, юноша блаженно моргнул и тут его мысли с ощущениями перебил покрытый шрамами туземец.
— Такеши прав! Большие ворота! Лкетинг видел! Нет щелей, и пахнет водой! Много воды! Как от большой реки! — глаза негра возбужденно горели огнем ожидания долгожданного выхода или хотя бы продолжения жизни. — Лкетинг устал здесь быть! Две ночи ждет! Скуч-но! — протяжно закончил туземец последнее слово и вздохнул, а сухой, стоящий перед ним мужичонка еще сильнее зашевелил большими пальцами рук, водя ими по ладоням.
— Две ночи? — одновременно с японцем спросил парень, чувствующий себя пассажиром заполняющегося в час пик автобуса из-за быстро уменьшающегося свободного пространства. — Откуда ты знаешь, что именно две? А не полторы или три? — гул усиливался, будто нечто напряженно работало над чем-то неподдающимся.
— Лкетинг знает! — удивленно захлопал, как оказывается, ярко-голубыми глазами масаи, так контрастирующими на чернокожем лице. — Каждый воин-масаи знает! А вы нет? Африка убьет вас! Белый и желтый братья — не жильцы! — негр искренне удивился и провел ладонью по горлу, показывая, что в его родных джунглях им кирдык.
Дмитрий промолчал, не сумев дать достойного ответа, а Такеши открыл рот, но в этот момент раздался скрежет. Нет. СКРЕЖЕТ. Чем-то похожий на издававшийся во время открытия двери в пыточную камеру, но стократ хуже. Еще жалобней и визгливей. От которого хотелось заткнуть уши и упасть на колени, что и сделало большинство недавно поднявшихся и сбившихся в огромную кучу обнаженных людей, вновь взвывших к Богу, дабы Он вытянул их из проклятого места. Стоящие рядом с Дмитрием, Лкетингом и Такеши, все эти узники Ада, даже ничего не понимающие тетки с нервным тиком с силой, яростно упали на колени, но больше всех опростоволосился дед, плюхнувшийся в лужу, созданную молодым, но так много размышлявшим о жизни мальчишкой, издавшим легкий хрюк.
Чувство юмора — это прекрасно. Отличный показатель психической устойчивости и общего физического состояния любого разумно-мыслящего существа, ввиду чего у помятого Адом Димы все было в порядке. Мальчишка вздохнул во всю грудь, пытаясь утихомирить медленно, но с огромной силой бьющиеся сердце, однако медитации не являлись его коньком и поэтому дрожь продолжалась. А в подвале стало становиться светлей, ибо ранее невидимые, высокие потолки с помощью сказочных технологий Геенны Огненной принялись излучать рассеянный, но в то же время довольно яркий свет, по крайней мере, для отвыкших от него глаз.
Дима и масаи с японцем сощурились насколько могли. Они трое держались особняком, несмотря на почти остывшую лужу, обнявшую ноги каждого из них, но ни один из них не повел и глазом, ведь они являлись почти друзьями. Также в просторном, но жутко мрачном зале находились отдельные группы смуглых бородатых мужчин, а еще группа невозмутимо стоящих низкорослых и наголо бритых узкоглазых…
«Буддисты походу дела, а мусульмане молодцы, как ни посмотри… Молодая и сильная вера… Сразу чувствуется… Свои бессмысленные фишки тоже присутствуют, зато общение с Богом без посредников, типа пузатых батюшек… Что-то в мусульманстве есть…Гордые люди! А буддисты слишком смиренны… Все это их созерцание и отрешение от мира виновато… Хочешь убей меня — я приму, хочешь не убивай — я приму… Как страусы с головой в песок! Не вера, а подобие алкоголизма, только на трезвую голову… Не в обиду конечно Такеши, но у его земляков или ближайшей родни есть проблемы с отстранением от всего плохого… Существует ведь какой-то японский символ неприятия зла в виде трех обезьян, где одна закрывает уши, другая глаза, а третья рот… Типа не слышу, не вижу и не говорю зла! Китайское влияние по любому, причем наверняка от старика Конфуция!» — голова Дмитрия генерировала новые и новые мысли, и вообще это являлось огромной его проблемой.