Посеревшая от страха девчонка держала любимого малыша, так крепко, что было непонятно, как он не задохнулся в сладких материнских объятьях. Младенец насытился и спал, а с трудом волочащий ноги юноша завидовал его сладкой жизни, той, когда не понимаешь, где находишься и растешь с чистой совестью, думая, что окружающий мир таким и должен быть.
«Правильно говорят, что больше всего на мировоззрение человека действует раннее детство… Большая часть поведения формируется именно с пяти до двенадцати лет, потом переучивать бесполезно, уж слишком подросток впитывает окружающий мир… Может, если только спустя годы… Вследствие изменения образа жизни и нового взгляда на окружающую действительность, но отголоски прошлого будут преследовать до конца дней… Помнят же некоторые происходящее еще до рождения… Странные города, иначе одевающихся людей, невиданных животных… Получается не вся память пропадает, вот только я, как назло ничего не помню…», — задумавшийся юноша споткнулся и крепко ударился о еще один, валяющийся на мостовой камень.
Два пальца ноги, большой и указательный пронзило острой болью, мгновенно ушедшей никуда и все это удовольствие благодаря новому органу, встроенному рогатой родней, чтобы братьям по крови лучше жилось и работалось на жаркой родине. Жаль только, что Дима ничего не помнил и не знал о ней, кроме ярких кошмарных снов, так пугающих при жизни, да и то… Об Аде ли они? Кто знает… Ведь, как оказывается, Вселенных бесконечное множество…
— Покупайте жареные языки! Жареные языки! Покупайте! Берите, сколько пожелаете, отрастут еще! Жареные, сырые, запеченные и вареные! Самые разные! Самые вкусные! Языки молоденьких девушек, языки стареньких бабушек! Взрослых мужчин и красивых женщин! Жареные, вареные, сырые! Покупайте языки, тающие на языках! Ха-ха-ха! — услышавший последний рекламный слоган мальчишка с дрожью обернулся, заочно предполагая, что увиденное его поразит и действительно… Геенна Огненная умела удивлять, причем каждый раз иначе.
Торгующий языками лавочник жутко гнусавил, то есть являлся сатиром, его же бизнес выглядел ужаснейшим образом. Не в экономическом плане — нет, а то, каким образом велась торговля вкусняшкой.
Шесть человек. Пятое тавро. Пустота в глазах. Недвижимые старик со старухой, парень с девушкой, мужчина с женщиной стояли спинами к стене небольшого каменного закутка свинорылого торговца, а их отталкивающе длинные языки растягивались, медленно наматываясь на крутящиеся вертела, такие, как у земных торговцев шаурмой. Стояли же и не двигались грешники с пятым тавро совсем не добровольно, а будучи прибитыми к серой каменной стене толстыми и длинными гвоздями, но из-за крупного диаметра выпуклых шляпок, торчащих из тощих плеч, костлявых бедер и раздробленных колен, нельзя точно сказать, поэтому это были лишь предположения.
«Волшебная» капельница, заблаговременно встроенная в прилично побездельничавших при жизни грешников творила чудеса, не давая языкам надрывно мычащих мучеников разорваться и заставляя регенерировать при растягивании, то есть удлиняла, оберегая хозяйские организмы от травм, как бы те не были против. Здесь происходило то же, что и со сгоревшей кожей, когда борющийся с безумными солнцами организм нарастил более крепкую, осознавая настоящие повреждения и предполагая будущие.
Розовые языки, наказанных пятым тавро бедолаг обладали огромнейшей длиной, невозможно сказать какой, ведь каждый вертел намотал толстый слой узкого, нежного мяса, но самое интересное то, что и на старика со старухой потратились, встроив пенсионерам регенеративные органы, видимо жестковатое лакомство пользовалось в Аду популярностью.
Покрывшийся изморозью внутри Дима продолжал волочить ноги за «Анубисом», навстречу новому кошмару, когда к гнусавому лавочнику подцокал рогатый клиент с кабаньей мордой и ткнул толстым, заскорузлым пальцем в приколоченную к стене молоденькую девушку с некрасиво разинутым ртом. В тусклых глазах той мелькнуло апатичное подобие испуга и боли, которое быстро исчезло, когда торговец отрезал с ее вертела сантиметров двадцать языка и без булька забросил кипящую воду. Увидевшие это пугающее действо узники собакоголового нервно искривили рты, готовясь завыть, но вооруженные налитыми смертью копьями черти воткнули им в лица мозолистые кулаки, делая путешествие по Рынку спокойным, как никогда.
«Кошмар… Как же хреново существуют в Аду те, кто не хотел целеустремленно жить на Земле… Мне жутко повезло, что я полжизни пил и ничего не делал, зато попал в список эксклюзивных товаров… А этих мучеников жалко, конечно, да и дрожь берет, хоть и не люблю их за непроходимую тупость…», — слегка нервничая, размышлял пожираемый адскими солнцами Дима, тоска которого усиливалась с каждым шагом по миру, где его ждала особенная судьба, а еще он мечтал увидеть прилетающих за покупками пернатых, причем мечтал с силой бабульки, раскорячившейся перед иконами.
Лично он не мог представить белокрылых ангелов там, где столь безумная жара, почти плавящийся песок и ненавидящие их черти, да и старый садист-Анатон рассказывал, что бесполые уроды не переносят проклятый мир, хотя… У них обязательно должны быть специальные скафандры или силовые поля, защищающие от жестокой природы Геенны Огненной, а то, что в самом Аду присутствуют силовые поля, Дмитрий знал точно, ибо местные зеваки постоянно совали лапы в пролетающие мимо решетчатые контейнеры, но что-то отбрасывало их волосатые конечности от воющих рабов.