Вот уж кому сейчас хотелось позавидовать, так это Джумоуку, сидящему в тени, куда не падали прямые солнечные лучи. Там собакоголовый демон меланхолично крутил золотистый жезл, покрытый вычурными символами, лениво наблюдая за посадкой людской скотины в клетки и изредка бросая холодный желтый взгляд на «Спящих», лица которых не горели страхом и желанием закричать: «Отпустите меня! Пожалуйста, отпустите!»
Прямой, как корабельная сосна воин-масаи безбоязненно рассматривал, как толстожопые сатиры с помощью суровых парнокопытных воинов распределяют рабов по «витринам», даже не пытаясь опустить взор ярко-голубых глаз, когда огромные черти внимательно смотрели на него. Как бы рогатые не желали осадить храброго чернокожего, но не могли, ибо проявляя безудержную храбрость и дерзость туземец не делал ничего плохого, а бить ценного раба из-за наглых глаз было бы не самым мудрым решением. По крайней мере, уж точно не при сидящем неподалеку «Анубисе».
Дмитрий продолжал щупать свернутую челюсть и лицо в общем, наполняясь мерзкой тоской из-за прекрасного воображения, в котором четко видел новую мятую харю. Он любил свою внешность, привык к ней и не променял бы ни что, а тут такое… Костлявый юноша тяжело вздохнул, представляя, как убивает собакоголового его же копытом и душит золотыми одеяниями, но мечты, так и оставались мечтами, как и он сам обычным парнем, про которого невозможно сказать что-то особенное.
Также загорелый и увешенный лоскутами сползающей кожи мальчишка нет-нет, да поглядывал на женский «прилавок», пытаясь разглядеть Лизу, забившуюся в дальний угол, что плохо получалось, ибо немалое количество слабого пола беспорядочно рассосалось по «витрине», не давая ничего рассмотреть. Скорее всего, полногрудая девчонка, так и не поднимала немытую голову, продолжая трясти плечами из-за не унимающихся слез, выпуская из себя наболевшее, ведь женщинам это помогает, а может…
«Может она уже успокоилась и вновь пребывает в напряжении, желая защитить сына… Кто ее знает эту Лизу… Сильная девица… Жаль не был знаком с ней при жизни… И самое интересное то, что другие бабы в Аду мне как-то безразличны…», — устало размышлял юноша, успевая наблюдать за загорелыми узниками, отстегиваемыми от второй и третьей цепи, но делая это чисто из любопытства.
Сейчас его главной мечтой было забиться в приготовленную для «Спящих» небольшую клетушку, попить, поесть, выпрямить лицо и отдохнуть, а дальше хоть трава не расти. Костлявый парень понимал, что его мечты выглядят мелковато и больше смахивают на простые животные радости, но иные варианты отсутствовали и задумываться о чем-то наперед в месте, где он не обладает прошлым, за которое можно зацепиться — бессмысленно. Поэтому мальчишка терпеливо стоял, мучаясь от безумной жары.
Скромный и осторожный Такеши тоже умудрился выделиться. Он поглядывал по сторонам, не теряя природного любопытства и дергаясь от гнусавых воплей сатиров, но как-то больше по привычке, а не от испуга, который давно потерял насиженное место в раскосых глазах из-за долгого пути по Аду. Чувство страха у азиата в любом случае осталось, это само собой, а вот то, что оно стало слишком редко проявлять себя — это да.
Тут-то Такеши и выделялся, оставаясь натянутым, как гитарная струна, но больше инстинктивно, будто постоянно готовый к опасности маленький зверек. Его узкие губы беспрерывно что-то шептали, наверное, белиберду, подобную бормотанию в Сортировочной и иногда казалось, что он не художник, а поэт, непрерывно рифмующий возникающие в голове строки.
«Надо все-таки попросить нарисовать его что-нибудь, а то жизнь прожил, и ни разу не видел, как работает художник…» — промелькнула у Димы свободная от тягот внешнего мира мысль, и он убрал темно-коричневую руку от смещенной вбок челюсти, принявшись ощупывать кость под глазом, однако гнусавый вопль свинорылого черта отвлек его.
— Да наклони ты уже башку! — раздался звучный, прорвавшийся сквозь рыночный гвалт удар, затем болезненный и трусливый вскрик, что перевело внимание юноши на садиста-сатира, отковывающего рабов на третьей цепи и, сопровождающего ругательствами сей не требующий большого ума процесс.
Паскудный свинский характер тяжело излечить даже на Земле, а уж жизнь на Геенне Огненной, плюс работа с завезенными издалека животными, накладывает определенные отпечатки. Почти все особи человеческого скота ведут себя чересчур гордо и не желают подчиняться, поэтому на них приходиться орать, а еще чаще бить, ибо зверь способен к обучению только через боль. И вот здесь меньше всех везет наиболее спокойным особям, ибо они отхватывают «пряников» за компанию во время дрессировки особо безмозглых собратьев.
«Это чем-то походит на тяжелую работу в наркологии, где сатиры играют роль санитаров, «Анубис» — главврача, а Варгх… Варгх еще одного очень сильного санитара, вызываемого в критических ситуациях…», — в голову мальчишке ворвалась оригинальная ассоциация с чертовой бригадой и легкая улыбка тронула уголки ссохшихся губ.
Второй сатир тем временем подошел к клетке, располагающейся впритык с женской, и непонятно зачем пнул решетчатую, как всегда пронзительно заскрипевшую дверь, после чего голожопые узники с пятым тавро напряглись, скуляще загалдев. Истеричные рабы прямо чувствовали, что подошло их время, ибо пребывавшие на второй и третьей цепях братья по разуму, но не по духу, уже разместились внутри «витрин», понуро рассевшись вдоль стен на сером каменном полу.
Мужчины на четвертой цепи, конечно, были еще те, как говорится — одно название, и даже визгливые девки не вели себя так, как эти представители сильного пола, почесывающие пятое тавро на сморщенных лбах. От них и до этого хватало бабьего крика, до сих пор болели уши, но сейчас, когда отбросы земного мира почувствовали, что дело пахнет совсем плохо и их путь близок к завершению в волосатых лапах у продавца быстрой еды или торговца ножами… Вот тогда-то воспитанные уродливым земным обществом «мужики» показали истинную натуру.